Актуальные проблемы современной политической теории и права в трудах Ю. Хабермаса

Актуальные проблемы современной политической теории и права в трудах Ю. Хабермаса

СОДЕРЖАНИЕ

Человек, власть и демократия

Человек – цель, а не средство

Социальная эволюция и принципы организации общества

Кризис легитимации: проявление противоречий современности

Власть как обязанность

Человек, власть и демократия

Критическая и весьма интересная попытка осмыслить властно-политические формы целостности общественного развития на принципиально иной, по сравнению с классическим марксизмом, основе содержится в работах одного из крупнейших современных немецких философов и социологов Ю. Хабермаса. Уже в первых его публикациях в центр внимания были поставлены проблемы трансформации капиталистического общества в некое ""рациональное"" общество, появления ""просвещенной публичности"", диалога между политиками и учеными. Хабермас упрекал существующие ""варианты марксизма"" в неспособности вскрыть специфику современного общественного развития и основу его целостности, без понимания которых диалектико-рационалистическая традиция может утратить весь былой авторитет.

Специфику человеческого общества Хабермас связывает с процессами межличностного отношения, интеракции. Их ядро – система социальных и, прежде всего, моральных норм, нацеленная на ""подавление собственной природы"". Главным образом Хабермас фиксирует ""дуализм"" объективной действительности, который с необходимостью должен учитываться теорией общественного развития. ""Мы различаем две объективные сферы: с одной стороны, вещи и события, с другой – личности и высказывания, которые могут быть подчинены различным модусам опыта (чувственный, коммуникативный), двум различным формам эмпирического языка (физикалистский и интенциональный язык) и двум типам действий (инструментальное и коммуникативное)"".

И процесс труда, и процесс общения (инструментальное и коммуникативное действие, по терминологии Хабермаса) неотделимы от языка, поэтому, приходит к выводу Хабермас, в структурах не только труда, но и языка ""осуществлялось развитие, которое привело к специфически человеческой форме воспроизводства и социальной эволюции"". Это не означает, что Хабермас признает ""дуализм"" труда и языка. Предпочтение им отдается языку, поскольку через всеобщность лингвистического ""схватывания"" социума высвечиваются всеобщие формы общественной организации.

Языковая система правил, принципы языкового общения представляют собой, по мнению Хабермаса, матричную аналогию социальных отношений. С этой целью он пытается обосновать структуру возможных речевых ситуаций, которые исключили бы деформацию коммуникации как источника социальных конфликтов, способствовали бы очищению языка от всего того, что мешает пониманию. Этой цели подчинена так называемая теория коммуникативной компетенции.

Предпринимаемая экстраполяция лингвистических моделей на общественные отношения служит обоснованию коммуникативной природы целостности общественных связей. По Хабермасу, только свободная дискуссия, исключающая всякие ограничения, принуждения, продолжающаяся до принятия консенсуса, выражающего разумную волю, может быть выходом из бесконечной идеологической проблематизации. Условием такой дискуссии должно быть ""здравомыслие"", достижение которого возможно ""только на пути законности некогда принятых нормативных систем"". При социализме, заявляет он, законность идеологии становится ненадежной. Вместо нее ""вступают флексибельные эрзацидеологии. Превратно принятые универсальные морали, стирающие разницу между внутренней и внешней моралью... неспособны глобально толковать природу общества и индивидуума"". Будущее же общество может возникнуть, по Хабермасу, как проекция основополагающих норм разумной речи, как проекция ""оправдания норм в неограниченном и непринужденном дискурсе"".

Сама по себе классификация речевых актов нужна для того, чтобы обосновать исходный смысл и изначальную роль социальной коммуникации – быть структурным прообразом для оптимальной организации современного общества. В духе сближения с традиционной реформистской идеологией немецкой социал-демократии Хабермас настаивает на необходимости ""консенсуса"" как главного средства преодоления всех общественных конфликтов.

Суть лингвистической конструкции Хабермаса направлена на обоснование всеобъемлющего характера коммуникативной природы общества. Этот подход имеет глубокий социальный подтекст, связанный с его стремлением найти относительно безболезненный для современного общества способ терапии. Хабермас убежден в том, что современное либерально-демократическое общество не ставит преград для развития производительных сил, демократизации политических отношений и т.д. Трудности и недоразумения, по Хабермасу, возникают лишь тогда, когда государство вторгается в сферу духовной жизни общества, в сферу человеческих потребностей и интересов. Вмешательство государства в этой области обусловливает возникновение препятствий для создания свободной от внешнего давления межличностной коммуникации. Теоретическое обоснование условий такой коммуникации приводит Хабермаса к поиску средства для разрешения всех конфликтов, возникающих в обществе, предпочтительно на коммуникативной основе, путем разблокирования условий для реализации модели внешнего ""навязывания"" ложных пониманий. Таким средством выступают право и мораль, именно они служат для ""поддержания порядка конфликтной интерсубъективности понимания между субъектами, способными к речи и действию"". В условиях кризиса мотиваций происходит, по мнению Хабермаса, разрыв между моральными и политическими нормами и реальной действительностью. Задача, следовательно, сводится к ""устранению противоречивых интересов и интенций в ходе свободной политической дискуссии об альтернативных общественных целях и задачах"".

Современное либерально-демократическое общество, полагает Хабермас, сглаживает классовые конфликты, они отступают за другие конфликты, которые хотя и вытекают из существующего ""социально-рыночного"" (термин Эрхарда) способа хозяйствования, но уже не могут принять форму классовых. Кроме того, в позднекапиталистическом обществе лишенные прав и привилегий группы более не противостоят друг другу как социо-экономические классы. Прежнее противопоставление ""снято"" за счет несомненного экономического прогресса и благосостояния, но отношения господства не отвергаются, они сохранены в стертых формах, поэтому-то не вызывает сомнения у Хабермаса и необходимость в идеологической легитимации. Другое дело, что новая форма легитимации ""потеряла старый облик идеологии"". Основой легитимации стал научно-технический прогресс, технократическое мышление. ""Технократическое сознание, – пишет Хабермас, – с одной стороны, менее идеологично, чем все предшествующие идеологии, так как здесь нет той власти затемнения, которая отражает лишь осуществление интересов. С другой стороны, сегодня ведущая идеология, сделавшая науку фетишем, более всеохватывающая и неодолимая, чем идеология старого типа, так как маскировкой практических вопросов оправдывает не только частный господствующий интерес определенного класса и подавляет потребность в эмансипации со стороны другого класса, но и осуществляет эмансипационный родовой интерес как таковой"".

""Реконструкцией"" основных посылок классического марксизма прошлого столетия Хабермас пытается преодолеть ""двусмысленность"" марксистской теории, ""скрытый редукционизм Марксовой философии истории"" и эксплицитно ввести категориальное различие в теорию исторического материализма, которое К. Маркс уже ""имплицитно предполагал"" в своем экономическом анализе. Речь идет о двух сферах самовоспроизводства человеческого рода: развитии производительных сил и производственных отношений. Хабермас полагает, что это категориальное различие может быть последовательно развито во всех его познавательных импликациях только тогда, когда оно будет переформировано на более высоком уровне абстракции как различие между ""инструментальным"" и ""коммуникативным"" действием, трудом и интеракцией.

Хабермас полагает, что К. Маркс подчинил социальную историю развитию производительных сил: ""Маркс локализовал эволюционно последовательные процессы изучения, которые определяют эпохальные сдвиги в развитии, в рамки объектированного мышления, технического и организованного знания, инструментального и стратегического действия, короче: производительных сил, между тем, имелись хорошие основания для вывода о том, что также в рамках морального участия, практического знания, коммуникативных действий и согласованных правил конфликтных действий имеют место процессы, которые воплощаются в многочисленные формы социальной интеграции, в новые формы производственных отношений и только с этой стороны делают возможным появление новых производительных сил"".

Итак, по Хабермасу, следует принципиально различать две сферы самопроизводства человеческого рода: сферу промышленного производства (""инструментальная деятельность"", ""труд"", по терминологии Хабермаса) и сферу коммуникации, человеческого взаимодействия (""интеракции""). Человеческая история рассматривается Хабермасом через призму противоречия ""труда"" и ""интеракции"".

Что же понимает Хабермас под этими общими и абстрактными понятиями? ""Под ""трудом"", или целерациональным действием, – пишет он, – я понимаю или инструментальное действие, или рациональный выбор, или комбинацию их обоих"". ""Под коммуникативным действием я понимаю символически опосредованную интеракцию"". Инструментальное действие (или рациональный выбор) основано на ""технически используемых эмпирических знаниях"" и осуществляется в соответствии с техническими правилами на манер технического действия посредством инструментов. Под интеракцией Хабермас понимает институциональные рамки общества, коммуникативные процессы общения людей, выражаемые в символах, языке, культурных традициях.

Действие в институциональной сфере основывается на общении, коммуникации, которые по своему характеру диалогичны. Труд, или целерациональное действие в отличие от коммуникативного действия оказывается всегда монологическим, пусть даже и включенным в сетку интеракции, т.е. коммуникация в процессе решения утилитарных проблем не служит задачам совместного обсуждения, разработки социальных норм.

Хабермас стремится доказать, что сегодня производственные отношения не совпадают непосредственно с ""институциональными границами общества"". Отсюда вывод об изменении отношения экономической системы к системе политического господства. Политика отныне, по Хабермасу, уже не только феномен надстройки, государство и общество же находятся не в том отношении, которое ""Марксова теория определяет как отношение базиса и надстройки"". Тем самым меняется и характер производственных отношений. Они перестают быть экономической формой развития процесса производства, не являются экономическим стимулом развития производительных сил. Марксистская теория основывалась на том, ""что история рода (вплоть до полного развития социалистического производства) происходит в условиях нищеты"".

Общественное производство обладало ""ограниченным потенциалом"", не было возможности для удовлетворения всех потребностей, поэтому общество нуждалось в ""нормативно осуществляющей власть институциональной системе"". Производственные отношения выступали как ""институциональные границы производства, которые управляют распределением расходов и вознаграждений, ресурсов и жизненных шансов, средств производства и привилегией присвоения общественного богатства"". На этапе современного общества производится ""избыток прибавочного продукта"", поэтому производственные отношения во многом изменили свои функции. Для Хабермаса важно показать воздействие рационалистических импульсов, которые источает процесс производства даже на уровне конкретных технологических операций (инструменталистская рациональность), а исследование этого воздействия необходимо для определения меры развития и обучения человека, его готовности к интеракции, возможности повысить культуротворческую отдачу со стороны профессионально-технологической ""тренированности"".

У Маркса, по Хабермасу, была попытка рассмотреть проблему интеракции. В диалектике производительных сил и производственных отношений он неосознанно открыл связь труда и интеракции. Но Маркс, заключает Хабермас, не поднялся до уровня гегелевского анализа вследствие абсолютизации инструментальной деятельности, которая стала ""парадигмой создания всех категорий"". И ""тщательный анализ первой части ""Немецкой идеологии"" показывает, – продолжает Хабермас, – что Маркс выразил не собственно связь труда и интеракции, а под несоответствующим названием ""общественная практика"" свел одно к другому, т.е. коммуникативные действия к инструментальным"". Хабермас обвиняет Маркса в попытке ""реорганизовать коммуникативную связь интеракции по образцу технически прогрессирующих систем целерациональных действий"". Речь идет о подмене человеческого технократическим, социально-политического бюрократическим администрированием, которое строится по образу и подобию технологической, инструменталистской рациональности, забывающей диалектику цели и средства и, в конечном счете, превращающей средство в самодовлеющую цель, когда торжествует логика бюрократии.

Человек – цель, а не средство

Для Хабермаса принципиальным является положение о несводимости интеракции к труду или выведении труда из интеракции. Он настаивает на необходимости различать две сферы ""организации труда"" и социальных отношений. В первом случае ""организация рода"" проявляется как процесс производства и переход от одной его ступени к другой. Во втором – ""организация рода"" осуществляется в сфере социальных отношений как процесс самоосвобождения. И в труде, и в интеракции ""каждая новая ступень развития, – пишет Хабермас, – характеризуется освобождением от принуждения: в одном случае от внешнего принуждения природы, в другом – oт репрессии внутренней природы"".

В процессе трудовой деятельности, тем самым, по мнению Хабермаса, не происходит социальная эмансипация индивидов. Предельное значение развития общества в сфере инструментальной деятельности – ""организация самого общества как организация автоматов"". Маркс же, по Хабермасу, предпочтение отдавал сфере труда и придерживался некоего автоматизма развития производительных сил и производственных отношений. ""Но освобождение технических производительных сил... – пишет Хабермас, – не тождественно образованию норм, которые могут завершить диалектику нравственного отношения в свободной от господства интеракции на основе непринужденной развивающейся взаимности. Освобождение от голода и забот не сближается необходимо с освобождением от рабства и угнетения, так как не существует автоматически развивающейся связи труда и интеракции"".

Согласно Хабермасу, ведущим направлением социального прогресса является сфера интеракции. Здесь социальный прогресс ""характеризуется не новым типом технологии, а ступенями рефлексии, с помощью которых уничтожается догматика преодоления форм господства и идеологий, совершенствуется сила институциональных рамок и освобождается коммуникативная деятельность как коммуникативная... Цель этого достижения – организация общества исключительно на основе дискуссии"". Названная цель достигается не путем трудовой деятельности посредством развития производительных сил, но через организацию интеракции, которая объединяет индивидов в свободную от господства коммуникацию. Обе плоскости общественного развития, делает вывод Хабермас, не совпадают, хотя и существует определенная взаимозависимость между ""обоими двигателями общественного развития, между технико-организаторским прогрессом, с одной стороны, и классовой борьбой – с другой"".

Хабермас придает понятиям труда и интеракции решающее методологическое значение для анализа целостности социальной эволюции через диалектику общего и особенного в коммуникативной и инструментальной сферах. ""В кругу инструментальных действий нам встречаются предметы типа подвижных тел; здесь мы познаем вещи, события, состояния, с которыми в принципе можно манипулировать, в интеракции (или на уровне интерсубъективности) возможного взаимопонимания нам встречаются предметы типа говорящих или действующих субъектов; здесь мы познаем людей, высказывания и состояния, структурированные и понимаемые чисто символически"".

Вся теоретическая конструкция Хабермаса представляет собой как попытку использования характерного для западной социологии рассекающего анализа общества в двух аспектах (в качестве социальной системы и жизненного мира), так и стремление избежать догматичности этой методологической дихотомии.

Разделение общества на систему и жизненный мир, сферу целерациональных и коммуникативных действий необходимо Хабермасу, чтобы внести коррективы в решение проблемы рациональности, которую начал разрабатывать еще М. Вебер для определения форм капиталистической хозяйственной деятельности, движения буржуазного частного права и господства бюрократии. Понятие рациональности должно было применяться к тем сферам общества, которые подчинены ""масштабу"" целерациональных действий. Хабермас считает, что это понятие нуждается в исторической корректировке, поскольку жизненный мир человека подвергается постоянной структурной ""колонизации"".

Хабермас рассматривает исторический процесс как развитие рационализации общества, поэтому разделение практики на коммуникативные и инструментальные действия необходимо, чтобы избежать смешения обоих процессов рационализации, которые определяют историческую эволюцию, при этом рационализация воздействует не только на производительные силы, но определенным образом и на нормативные структуры.

Категориальное различие между ""инструментальным"" и ""коммуникативным"" действием должно разделить два исторически не зависящих друг от друга процесса возможной рационализации. Только тогда, считает Хабермас, можно более точно определить содержание веберовского понятия ""рационализация"", а тем самым выявить различие между ""рационализацией"" и ""эмансипацией"". Инструментальные действия могут рассматриваться в двух аспектах: в тактическом аспекте эмпирической деятельности техническими средствами и в стратегическом аспекте консистенции выбора подходящих средств. Они могут быть рационализированы в развитии средств, что требует развития технически используемых знаний, а выбор средств и рациональность решений требуют ""объяснения и внутренней консистенции систем ценностей и максимумов решений"", а также корректных выводов в выборочных действиях. Коммуникативные действия, отмечает Хабермас, могут рационализироваться в нескольких аспектах: в нормативно-регулятивном контексте общения, в личностном аспекте выбора оценок, в морально-практическом аспекте. Рационализация здесь означает ""устранение отношений насилия, незаметно вошедших в структуры коммуникации и препятствующих сознательному разрешению и консенсусному регулированию конфликтов"".

Хабермас применяет схему ""двойной"" рациональности к историческому процессу. При этом получается, что рационализация традиционного жизненного мира – это законная необходимость. Вместе с тем, согласно Хабермасу, рационализация посттрадиционного жизненного мира представляет собой угрожающий процесс, ибо в него проникают посредством своих функций и императивов системы хозяйства и власти. Происходит ""колонизация"" жизненного мира: из повседневной жизни вытесняются морально-практические элементы, усиливается бюрократизация этого мира, происходит культурное обеднение жизненного мира.

Характерен тот вывод, который делает Хабермас в отношении современного общества: конфликты возникают не в сфере межклассовых отношений, а на стыках между подсистемами и жизненным миром. Целью протестов является устранение напряженности между различными ролевыми функциями. Это протесты, например, против давления конкуренции, распространяющейся даже на начальную школу, против потребительской переориентации личного стиля жизни и т.д.

Так с помощью дихотомической методологии намечается перспектива: ""теория общества"" должна способствовать рационализации ""позднего капитализма"". Это означает уничтожение отношений, которые строятся по принципу ""автоматических систем"" и при которых деятельность государства сводится к административным решениям технических задач. Замена институтов господства ""организацией социального общения"" имеет своей целью рационализацию капиталистического общества таким образом, чтобы уничтожить ""иррациональное господство"", ""техническое применение науки"". Техническая, административная регуляция общественной жизни должна быть заменена системой рационально принятых норм.

Социальная эволюция и принципы организации общества

Вопрос о том, почему и на какой основе определенное общество достигает определенного уровня развития, никак не связывается с вопросом, как функционирует общественная система на каждой ступени согласно логике своей приобретенной структуры. Узкоэкономический подход в лучшем случае описывает логику структурного изменения, зависимость надстроечных отношений от базиса. Но базис, утверждает Хабермас, не обязательно совпадает с экономической системой. Эту функцию, например, берет на себя в примитивном обществе система родственных отношений, а в высокоразвитых обществах – политические институты. ""Понятие способа производства является узкоэкономическим для того, чтобы представлять уровни универсального общественного развития"".

Необходимо, по Хабермасу, более фундаментальное основание, объясняющее социальную эволюцию как изменение социальной интеграции, ее институционального ядра, объясняющее одновременно и логику, и динамику развития. Принцип, который объясняет область возможных изменений структуры организации социальной интеграции, ее институциональное ядро, рамки развития новых производительных сил, возможности управления, Хабермас называет ""общественным принципом организации"". Социальная эволюция трактуется при этом как эволюция различных ""общественных принципов организации"". ""Надеждой, – пишет Хабермас, – является попытка непосредственно классифицировать формы социальной интеграции, которые определяются через принципы общественной организации"". ""Общественные формации, – продолжает он в другом месте, – я хотел бы различать по их организационным принципам"". Общественные принципы организации, в его понимании, представляют собой абстрактные определения социальной структуры, которые показывают, ""внутри каких структур возможны изменения системы институтов; в каком объеме могут использоваться имеющиеся производительные силы, т.е. стимулироваться развитие новых производительных сил; а также как могут повышаться успехи управления"". Они определяют границы возможных социальных изменений, не нарушающих ""тождества общественной системы"", и устанавливают, ""какая частичная система в обществе может взять на себя функциональный примат, т.е. руководство социальной эволюцией"".

В объяснении эволюционного изменения социальных систем Хабермас предлагает исходить из ""взаимозависимости двух противоположных причинностей"": из анализа логики развития структуры сознания и из самого исторического процесса. Его исходная посылка та же: разделение инструментального и коммуникативного действия, труда и интеракции. Введение новой формы социальной интеракции, согласно Хабермасу, требует, скорее, знания, отражающего сферу коммуникативного отношения, чем знания технического, определяющего развитие производительных сил.

Соответственно общественным принципам организации Хабермас выделял четыре общественно-экономические формации: псевдовысококультурную, традиционную, капиталистическую и посткапиталистическую, куда включаются и государственно-социалистические общества.

В псевдовысококулътурной или первичной общественной формации система родства, семейные структуры определяют, по Хабермасу, всю систему общественного общения. Нормативные структуры построены вокруг процессов ритуала и табу, не требующих никаких независимых санкций. Организационный принцип данной формации соединим только с семейной и родовой моралью. Производительные силы здесь не могут быть увеличены за счет усиления эксплуатации рабочей силы. Механизм научения находится в кругу инструментальных действий и приводит к незначительным фундаментальным нововведениям. На первичной стадии развития, утверждает Хабермас, не существует постоянного мотива для производства прибавочного продукта, выходящего за рамки производства товаров, необходимых для удовлетворения потребностей. Таким образом, первый организационный принцип можно определить как принцип родства.

Организационным принципом традиционной общественной формации выступает принцип господства. Возникновение государства приводит к выделению центра управления. Производство и распределение общественного богатства не осуществляется семейной организацией, а определяется отношением к средствам производства. Система родства не является более институционным ядром всей системы. Центральные функции власти и управления переходят к государству. Производственные отношения имеют непосредственную политическую форму. Содержащаяся в классовых отношениях противоположность интересов представляет собой, по Хабермасу потенциал конфликта. Эта противоположность интересов, – продолжает он, – в рамках легитимационного государства может оставаться скрытой посредством идеологии. Родовая мораль заменяется государственной этикой. Данный принцип организации позволяет увеличить производительные силы путем повышения степени эксплуатации.

Организационным принципом либерально-капиталистической общественной формации является заложенное в буржуазной системе частного права отношение наемного труда и капитала. От государства отделяется независимая сфера общения частных владельцев товаров. Институализируется товарный рынок, создается мировая торговля, из политико-экономической системы выделяется ""гражданское общество"", означающее деполитизацию классовых отношений и анонимизацию классового господства. В духе М. Вебера Хабермас относит государство к дополнительной пристройке к саморегулируемому рыночному общению. ""Во внешних отношениях государство no-прежнему сохраняет территориальную целостность и конкурентоспособность отечественного хозяйства с помощью политических средств. Во внутреннем плане ранее господствовавший медиум управления, т.е. легитимная власть, служит прежде всего сохранению всеобщих условий производства, которые делают возможным регулируемый рынком процесс увеличения капитала; обмен становится господствующим медиумом управления"". Новый организационный принцип открывает широкие возможности для развития производительных сил и нормативных структур. Саморегулируемое рыночное общение уступает место рациональному государственному управлению; устанавливаются абстрактное право и стратегически-утилитаристская мораль в области общественного труда. Производственные отношения отделяются от политической формы и способны легитимировать сами себя, институт рынка может опираться на присущую эквивалентному обмену справедливость.

Организационным принципом этого периода выступает ""принцип общества"". Он означает отказ от принципа господства, связанного с идеей иерархии. Общество при этом становится ассоциацией, и социальная интеграция существует не в силу социального или природного давления, а благодаря ""воле отдельных индивидов"".

Государственно-управляемый капитализм, утверждает Хабермас, с одной стороны, связан с процессом концентрации предприятий и организации рынков товаров, капитала и труда, а с другой стороны, усиливается ""вмеша-тельство"" государства в увеличивающиеся ""функциональные бреши"" рынка. Современный государственный капитализм характеризуется изменениями в трех основных системах: экономической, административной и законодательной. В первой из этих систем Хабермас отмечает изменения, прежде всего за счет общественного сектора, который мешает функционировать ""независимо от рынка в своих инвестиционных решениях"", все равно идет ли речь о предприятиях, непосредственно контролируемых государством, или о частных фирмах, существующих за счет государственных заказов. Существенные изменения, продолжает он, произошли в административной сфере. Это связано с тем, что государственный аппарат регулирует общеэкономический цикл средствами ""глобального планирования"".

Кризис легитимации: проявление противоречий современности

С функциональным бессилием и дисфункциональными подобными следствиями механизма рынка в условиях современного общества разрушается и привычная либеральная идеология правового обмена. Поэтому возникает сильная потребность в легитимации. ""Государственный аппарат, – пишет Хабермас, – который не может больше обеспечить только предпосылки состояния процесса производства, а инициативно включается в него, должен узакониваться в возросших сферах государственного вмешательства, не упуская возможность вернуться к традиционным состояниям, используемым и подорванным в конкурентном капитализме"", для того, чтобы удержать вероятный конфликт в латентном состоянии. ""В наше время, начиная со второй мировой войны, в самых прогрессивных капиталистических странах удается удерживать классовый конфликт в своей сути в латентном состоянии; конъюнктурный цикл продлевается во времени, и периодические скачки обесценивания капитала превращаются в инфляционный длительный кризис с мягкими конъюнктурными колебаниями; наконец, дисфункциональные побочные явления экономического кризиса фильтруются и рассеиваются в квазигруппах (потребители, ученики и их родители, пассажиры, больные, старики и т.д.) или в частных группах с малой организационной градацией"". Все это ведет к тому, что тождество классов распадается, а классовое сознание фрагментируется. О кризисах в такой социальной системе можно говорить лишь как о нарушениях экологического равновесия, нарушениях системы личности и интернациональных отношений.

Вместе с тем, Хабермас отмечает две трудности, которые вытекают из того обстоятельства, что государство должно включиться в ""функциональные бреши рынка"", и приводят к кризисным нарушениям.

Во-первых, кризис рациональности, когда административной системе не удается выполнять императивы управления, которые она переняла от экономической системы, что приводит к дезорганизационным нарушениям жизненных сфер. Во-вторых, это кризис легитимации, когда легитимационной системе не удается поддержать ""требуемый уровень лояльности масс"". Государственный аппарат, пишет Хабермас, стоит сейчас одновременно перед двумя задачами, с одной стороны, он должен контролировать получение прибылей и доходов и так рационально их использовать, чтобы можно было избежать кризисных нарушений роста; с другой стороны, селективное введение управления и сами административные достижения должны быть организованы так, чтобы можно было удовлетворить возникшую потребность в легитимации. ""Если государство отказывает во внимании одной задаче, возникает дефицит в административной рациональности; если оно отказывает во внимании другой задаче, возникает дефицит легитимации"".

В основе кризиса легитимации лежит кризис мотиваций, который Хабермас понимает как ""разногласие между потребностью в мотивах, с одной стороны, и предложением мотива со стороны социокультурной системы, с другой"". Кризис системы мотиваций Хабермас понимает как несоответствие между мотивами и потребностями индивида и возможной их компенсацией. Это связано как с недостатком потребительной стоимости для удовлетворения этих потребностей, так и с отсутствием возможностей у государства для их планомерного распределения. ""Основное противоречие состоит в недоверии к административным действиям"". В этих обстоятельствах коллективные цели могут осуществиться только благодаря индивидуальным ориентациям на потребности. Задача заключается в переориентации потребностей и мотиваций. Если раньше механизмом социальной компенсации выступал рынок, то в настоящее время ""на место рыночного успеха встает профессиональный успех"".

Задача, следовательно, состоит в улучшении системы управления, в своевременном выяснении опасностей, грозящих нормальному функционированию общества, в осознании жизненных потребностей в их столкновении с институционально установленными нормами общества. Выделение в качестве определяющей сферы общественного развития административно-политической привело к смещению зоны конфликтов, которая ""может возникнуть там, где позднекапиталистическое общество должно иммунизировать себя против сомнений в технологической идеологии посредством деполитизации массы населения, т.е. в системе общественности, управляемой средствами массовой коммуникации"".

Отказ от социального конструктивизма, провозглашение приоритета кропотливой социальной инженерии стали возможны, поскольку ""государственно регулируемый капитализм, возникший из реакции на угрозу системе, появившейся в результате открытого классового антагонизма, сглаживает классовые конфликты. Система позднего капитализма определена политикой вознаграждения и избежания конфликта, гарантирующей лояльность трудящихся масс настолько, что конфликтом, возникающим как и в прежней структуре общества с частнокапиталистическим обращением капитала, является такой конфликт, который с относительно большой вероятностью останется скрытым. Он отступает за другие конфликты, которые тоже определены способом производства, но уже не могут принять форму классовых конфликтов"". Попытка расширить исследовательскую призму при анализе проблем власти и доминирования в современную эпоху за счет включения сюда мощного тематического пласта человеческой коммуникации и ее роли в социальной эволюции – это попытка ответа на вызов времени. Сохранить социальную стабильность и обеспечить эффективные процедуры достижения общественного консенсуса, но в то же время не допустить разрастания кризиса легитимации и роста дисфункциональности современного управления, обеспечить суверенность непосредственного демократического волеизъявления и достаточную профессионализацию административных структур... Все это непростые проблемы демократии, которые должны решаться демократическими методами в обстановке общественного диалога, сохраняющего изначальный смысл волеизъявления граждан, оберегающего его властно-подавляющего искажения социальной коммуникации. Слова сохранят свой смысл в том случае, если человек перестанет быть средством для власти, и наряду с властно-политической интеграцией в обществе утвердятся в правах другие, быть может, не менее значимые формы единения людей – в труде, в общении, в совместном поиске и повседневном утверждении духовной консолидации. Смешение этих форм единения ведет к тому, что кредитом доверия обеспечиваются только администрирование и подавление. Восстановление в правах важнейших социальных институтов – собственности, права, суверенитета личности – невозможно без доверия к миру человеческой коммуникации, в котором современное общество пытается найти ключ к постоянно возникающим парадоксам демократии.

Власть как обязанность

Современная социально-философская мысль в значительной степени аккумулировала уроки исторического опыта по построению сверхплотного политизированного бытия во властно-организованном обществе. Осознание этих уроков привело к существенным изменениям в концептуальных подходах к властно-политическим отношениям. Пришло и более зрелое понимание сложной, противоречивой природы демократии – доминирующей формы в общественно-политической организации современного мира. Философия многое сделала для критического, рефлексивного переосмысления духовных и практических оснований разнопутья к демократии, узнав ее подлинную цену.

В русле этого переосмысления находится и рассмотренная коммуникативная модель рационального и гуманистического общества, разработанная Юргеном Хабермасом. Его попытка утвердить самостоятельность сферы человеческой коммуникации для дела демократизации общественной жизни, оградить автономность процессов социальной интеракции, доказав необходимость их ""неслиянности"" с процессами властно-политической интеграции, значима для нашего нынешнего поиска вариантов ""расшивки"" властно спрессованного, монолитного общества. Вариант, предложенный Хабермасом, основан на сочетании таких важных обстоятельств, как признание социальных функций за ""проговариванием"" широкой общественностью возможных путей развития и консолидации и в то же время констатация роли необходимых ограничений, которые нужны для того, чтобы общесоциальный дискурс не превращался в пустопорожнее многословие, когда слово не становится делом, оно обречено на безуспешные поиски смысла, поскольку без кремня дела искра смысла из слова не высекается...

Насколько эта попытка немецкого философа чужда догматизму, с неизбежностью, по мнению многих специалистов, возникающему из самого биполярного видения общества: с одной стороны, социальные структуры, с другой – жизненный мир человека? Категоричные суждения были бы здесь не вполне уместны. Важна сама попытка диверсификации социальной организации, разведения разных ""жанров"" человеческой жизнедеятельности. Именно эта диверсификация – разнообразие в несмешиваемости, системность в нередуцируемости, по нашему мнению, является серьезным гарантом против рецидивов прямолинейного прочтения диалектико-рационалистических представлений, их перевода в претензии конструктивного рационализма. От этих претензий – прямой путь к холистским устремлениям на создание истинной общественной целостности, воздвигнутой на едином основании, сводимой к общему знаменателю (будь то ""зов крови"" или ""естественноисторическая необходимость"", ставшие руководящим политическим пособием и мощной идеологической дубинкой в руках тоталитарных лидеров).

Соблазн создания всеобъемлющих схем и выдачи рецептов на построение тотального общества достаточно велик. Избавление от этого соблазна стало предметом специального исследования американского философа Мартина Джея. В своей обширной монографии ""Марксизм и тотальность. Приключения концепции: от Лукача к Хабермасу"" он прослеживает метаморфозы претензий западного марксизма на историческую коррекцию основополагающих концептов и модернизацию образа единого, неделимого и целостного общества.

По характеристике М. Джея, эволюция ""диалектической фантазии"" привела к осознанию сложности современной социальной организации, к признанию принципиальной несводимости многообразных компонентов человеческой жизнедеятельности к чему-либо абсолютному и непререкаемому. Социальная организация стала видеться более мозаичной, децентрированной, самоорганизующейся, с очагами ""сопротивления"" конкретного.

По отношению же к коммуникативно-лингвистической модели Ю. Хабермаса американский исследователь считает ключевым следующий вопрос: ""Коротко говоря, что, если рассматривать язык не как противоядие природе и человеческому воплощению в ней, а скорее, по крайней мере хотя бы частично, как выражение самой человеческой иррациональной ""природности"" ? А коли так, то тогда пусть уже и так ослабленная и поисковая реконструкция Хабермасом концепции тотальности западного марксизма может считаться еще более ослабленной"".

Сомнение в существовании ""универсального средства"" для отбрасывания в предысторию фундаментальной противоречивости человеческого бытия и социальной организации в данном случае для М. Джея не просто постулируется, – оно развернуто в объемной топографии всех ветвей и направлений западного марксизма.

Если в практическом плане признание ""правомочности"" мира человеческой коммуникации ведет к ограничению притязаний властных институтов и означает необходимость демократической формы для легитимации властно-политических отношений, то в теоретическом плане речь идет о кардинальной ревизии традиционных представлений, касающихся природы власти и сущности демократии. Предпринимается же ревизия преимущественно по отношению к телеологической и структурно-функциональной моделям власти, когда этот феномен трактуется в духе Макса Вебера и Талкотта Парсонса: власть как средство для достижения целей, как волевое взаимоотношение, опирающееся на исходную структуру – целерациональное действие.

В процесс волевого устремления к рационально поставленным целям вклинивается коммуникативное измерение, мир человеческого отношения и взаимопонимания. И Хабермас не одинок в этом коммуникативном ракурсе видения властно-политических отношений, который нацелен на преодоление классических схем субъект-центрированного разума, связывающих власть с волеизъявлением властвующего субъекта.

ЛИТЕРАТУРА

1.         Кистяковский Б.А. Философия и социология права. М., 2000

2.         История философии права. Под ред. Керимова Д.А. СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998

3.         Федотова В.Г. Критика социокультурных ориентации в современной буржуазной философии. Сциентизм и антисциентизм. М., 1981

4.         Подорога В. Л. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко ) // Власть. Очерки современной политической философии Запада // М., 1984